Васильев Максим Викторович: «Эскалация гражданского конфликта 1917 – 1918 гг.»

Предлагаем Вам статью нашего нового автора, — Васильева Максима Викторовича. Автор историк и преподаватель Псковского Государственного Университета, занимается историей Псковского края, имеет публикации касающиеся 1917-1920 годов Северо-Запада. Очень часто затрагивает не простой период Гражданской Войны и Северо-Западной Армии Юденича.

Данная статья на взгляд редакции проекта интересна тем, что в ней поднимаются причины возникновения озлобления народа Российской Империи к наиболее достойным ее представителям и как следствие Революция, ненависть, жестокой расправы по отношению к тем, кто еще несколько лет назад вызывал уважение.

Сам автор пишет в предисловии к статье: " Статья посвящена изучению вопроса эскалации вооруженного конфликта в российском обществе в 1917 – 1918 гг. Рассматриваются этапы и причины этого сложного и многогранного процесса, послужившего прологом Гражданской войны в России."

 

 

Эскалация гражданского конфликта 1917 – 1918 гг.

         Гражданская война в России – одно из самых драматических событий в отечественной истории ХХ в. На протяжении многих десятилетий имеет крайне полярные оценки. Гражданский конфликт, расколовший все общество на десятки враждующих групп, с ожесточением уничтожавших друг друга, принесший экономическую разруху, гибель и изгнание миллионам соотечественников не может иметь однозначных и простых оценок. Главным предметом спора, по сей день, остается вопрос: кто же виноват в развязывании братоубийственной войны? Для того чтобы приблизиться к ответу на столь сложный вопрос, необходимо проследить динамику изменения настроения масс в период между двумя революциями 1917 г. Период от «Февраля к Октябрю», это время острого социально-политического и экономического кризиса, на фоне которого происходила поляризация общества. За весенне-осенние месяцы 1917 г. происходило динамичное взаимное озлобление людей, готовящихся направить оружие друг против друга и излить свое недовольство и ненависть в гражданской войне.

         Отдаленным началом Гражданской Войны стала Февральская революция 1917 г., когда пролилась первая кровь и велась вооруженная борьба.

  

№1 — Солдаты, матросы, гражданские лица читают манифест отречения Императора Николая II   

№2 — Эмблемы Императорской России, скинуты на лед Фонтанки, Петроград, 13 марта 1917 года.

В марте 1917 г. всю страну охватила революционная эйфория краснобантового единения. Массы граждан, высказывая свое положительное отношение к свершившимся событиям, активно участвовали в различного рода митингах и демонстрациях. Современник вспоминал: «Все закружилось в бурном потоке ликования. Горожане, нацепив красные банты на грудь, собрались на площади, обнимались, поздравляли друг друга. Потом построились в колонну и распевая  «Марсельезу», стали маршировать по городу»[1].

Демонстрация в Петербурге в первые дни переворота

На фоне этих митингов в городах были разоружены городовые и стражники различных государственных ведомств. Рабочие и солдаты начали расправу над жандармами и полицейскими, которых арестовывали и избивали.

Группа арестованных жандармов

В ходе демонстраций во многих городах были разгромлены здания полиции и другие государственные учреждения. Наибольший размах столкновения получили в Петрограде, где только 23 марта в результате уличных боев и столкновений было убито 169 человек и ранено 1000 чел.[2]

 Уничтоженное здание  районного участка полиции в Петрограде.        Сожженный Полицейский дом Московской части на Загородном/Гороховой

Практические сразу после Февральской революции и отречения Николая II от престола, началось преследование офицеров солдатами и матросами. Так, на Балтийском флоте были убиты командующий флотом адмирал А.И. Непенин, комендант Свеаборгской крепости В.Н. Протопопов, командиры 1 и 2-го флотских экипажей Н.В. Стронский и А.К. Гирс, такая же участь постигла начальника штаба Кронштадтского порта адмирал Г.И. Бутакова и командира Кронштадтского порта адмирала Р.Н. Вирена, и других офицеров[3].

Революционные матросы в Петрограде 1917 год

Некоторые офицеры, не желавшие сносить глумления солдат заканчивали свою жизнь самоубийством. Мартовские события 1917 г. могли стать началом крупного вооруженного столкновения в столице. Так, для подавления революционных беспорядков в Петрограде с фронта был выдвинут довольно крупный отряд генерала Н.И. Иванова, подготовлены были и другие значительные воинские силы[4]. Но эти части так и не дошли до столицы, что еще более развязало руки революционным массам.

         С момента Февральской революции можно четко обозначить линию социального противостояния, царившего в атмосфере ненависти и вражды между различными социальными группами. Именно события февраля послужили началом эскалации гражданской войны и насилия. В.В. Шульгин в своих мемуарах оставил весьма эмоциональные, но четко раскрывающее суть происходящего в те дни воспоминания. «Черно-серая гуща – солдаты, рабочие, интеллигенты – просто люди затопили вязким человеческим повидлом зал за залом. Выплывали все новые и новые лица… Но сколько их ни было, у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное. Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство… Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…  Увы – этот зверь был… его величество русский народ…»[5]. В условиях революционной вседозволенности, накопившееся озлобление масс выплеснулось на улицы городов, неся за собой погромы и насилие. Максимилиан Волошин 12 марта 1917 г. под впечатлением происходящих событий в Москве записал следующую фразу: «Внезапно и до ужаса отчетливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени»[6].

Группая фотография Германских и Российских солдат ( "Братание" )

         Положение в армии и в первую очередь на фронте в первые месяцы революции было несколько иным. Солдатские массы в условиях военного времени смогли сохранить относительную дисциплину и заняли выжидательную позицию. П.Н. Милюков впоследствии писал: «что первый месяц или полтора после революции армия оставалась здоровой»[7]. В это же время члены Государственной Думы Н.О. Янушкевич и Ф.Д. Филоненко в своих докладах с фронта отмечали: «Всевозможные слухи породили известную дезорганизацию в «зеленых» частях, где мужики. В частях более революционных ни чего подобного не было. Там и с офицерами уживаются очень хорошо»[8]. Настроение армии весной 1917 г. достаточно точно выразил Н.Н. Головин: «Солдаты чего-то ждут. Где-то в их глубине шевелились чисто эгоистические устремления: получить землю у помещиков, ограбить «буржуя», уйти с фронта домой. Но задерживающие начала надтреснутой, но еще не развалившейся государственности сдерживали анархические тенденции, заставляя их укрываться в подсознании»[9]. Но такое мирное положение дел не могло продолжаться долго. Огромную роль в дезорганизации воинских частей сыграл приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в соответствие с которым любая воинская часть должна была подчиняться только Советам, роль офицеров практически сводилась к нулю. Все оружие переходило в распоряжение и под контроль ротных и батальонных комитетов и не выдавалось офицерам, даже по их требованию[10]. Сам приказ № 1 и активная социалистическая агитация во многом определили настроение и поведение солдат на фронте, которое под воздействием собраний или провокационных слухов стихийно менялось. В письме главнокомандующему Северного фронта генералу Н.В. Рузскому от 23 марта 1917 г. командир 5-й армии А. Драгомиров писал: «Три дня ко мне приходили полки, стоявшие в резерве с изъявлением своей готовности вести войну до конца, выражали готовность по первому моему требованию идти куда угодно и сложить головы за родину, а на ряду с этим крайне неохотно отзываются на каждый приказ идти в окопы, а на какое-либо боевое предписание, даже на самый простой поиск, охотников не находится, и нет ни какой возможности заставить кого-либо выйти из окопов… Все помыслы солдат обращены в тыл»[11]. В это же время начальник 182-й пехотной дивизии генерал-майор Попов в рапорте отмечал: «…начиная с 1 марта, я во всех полках по очереди собирал батальоны, роты и целые полки, иногда по несколько раз, смотря по боевой обстановке… В большинстве случаев после длительных переговоров, объяснений всякие волнения успокаивались, полки становились на позиции и доблестно несли боевую службу. Но с каждым днем все чаще появлялись недоразумения по пустякам в сущности, но грозные по характеру, все больше и больше нервировались солдаты и тем более офицеры… Но без сомнения агитация планомерная, рассчитанная и скрытая ведется весьма энергично, нервы солдат натянуты до озлобления; только что успокоенная часть, после личных бесед со мною или командиром полка, через день-два-три вдруг вспыхивает по какому-нибудь новому инциденту, самому пустому»[12]. Активная агитация пацифистских идей среди уставшей от войны солдатской массы и распространение соответствующей литературы и прокламаций находили самую активную поддержку. Солдаты все чаще отказывались исполнять распоряжения своих командиров. Солдат М. Лезин вспоминал: «В это время лозунг «Долой войну, Долой чечевицу, Долой царя, Долой офицеров» приводил солдат в возбуждение»[13]. Все тяжелее было командирам удерживать свои части в повиновении. В этих условиях положение дел на местах во многом зависело от субъективного фактора. Если офицеры проявляли терпение и выходили к солдатам с беседами, то в тех частях еще продолжала поддерживаться относительная дисциплина. Но порой отдельные командиры, не желая признавать происходящих изменений в стране, занимали откровенно анти солдатскую позицию и прибегали к различного рода угрозам, что приводило к стычкам солдат с офицерами. В отчете депутата Государственной думы Н.О. Янушкевича указывалось на такой момент: «…между прочим, он (один из штаб-офицеров – авт.) сказал: «Все-таки я эту сволочь сек и буду сечь, а если он что-нибудь сделает, то я всыплю ему 50 розг!» Перед этим как раз было собрание солдат, я вижу, что солдаты не расходятся. Я их спрашиваю, почему они не расходятся, а они говорят: «Мы думали, что он вас арестует, он сторонник старого строя. Он вчера грозил расстрелом за снятие портрета. Уже казаков сотня была приготовлена, и мы бы его сразу…»[14].

Фотография продолжает тему "Братания"

         В знак протеста затянувшейся войне, солдаты все чаще стали прибегать к братанию с немцами, пренебрегая запретами своих командиров, что еще более дезорганизовывало армию. Активному братанию русских солдат способствовала как социалистическая агитация, так и активная пропаганда, организованная немецким генштабом. Генерал А.И. Деникин в своих очерках вспоминал: «По фронту совершенно свободно разъезжали партизаны из Совета и Комитета с проповедью заключения мира, с организацией показного братания и с целым ворохом «Правд», «Окопных правд» и «Социал демократов»[15]. О роли немецкой агитации генерал писал: «Немецкий генеральный штаб поставил это дело широко, организованно и по всему фронту с участием высших штабов и командного состава, с подробно разработанной инструкцией, в которой предусматривались: разведка наших сил и позиций, демонстрирование внушительного оборудования и силы своих позиций; убеждение в бесцельности войны, натравливании русских солдат против правительства и командного состава, в интересах которого якобы исключительно продолжается эта «кровавая бойня». Груды пораженческой литературы, заготовленной в Германии, передавались в наши окопы»[16].  А.Ф. Керенский, говоря о братании, отмечал, что организованная немцами пропаганда давала свои плоды «Уставшие от войны русские солдаты, в большинстве своем крестьянская молодежь, наспех обученная и недавно одевшая форму, становилась легкой добычей таких махинаций, многие из них искренне верили, что немцы хотят мира, в то время как их собственные офицеры… выступают против него»[17].

         Массовое братание на фронтах привело к тому, что Временное правительство и верховное командование перешли к строгим мерам наказания относительно братальщиков и прочих нарушителей дисциплины. 12 июля 1917 г. было обнародовано постановление Временного правительства о восстановлении смертной казни на фронте, отмененной после Февральской революции. Теперь смертный приговор через расстрел могли вынести за измену, побег к немцам, уклонение от участия в бою, сдачу в плен без сопротивления, насильственные действия против начальников из офицеров и солдат и явное восстание[18]. К постановлению Временного правительства 1 августа 1917 г. был издан приказ верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова о мерах борьбы с братанием. В соответствии с этим приказом, солдаты уличенные в братании передавались в ведение военно-полевого суда и по его решению могли быть расстреляны «за измену». Но восстановление смертной казни было слишком запоздалой мерой и не смогло изменить ситуации на фронте. Более того, большинство солдат за братание или неподчинение офицерам были отправлены на каторжные работы, смертные приговоры выносились крайне редко и не могли остановить армию от неминуемого развала. Но сам факт восстановления смертной казни на фронте и отдельные попытки командиров навести порядок в воинских частях привели к резкому протесту и озлобленности в солдатской массе. Раскол между солдатами и офицерами усиливался. Командир 2-й полусотни 1-го Кавказского казачьего полка подъесаул Ф.И. Елисеев следующим образом описывал настроение солдатских масс в пехотных частях, в которых производились аресты. «От нашего полка приказано было нести внешнюю охрану их (арестованных солдат – авт.) силою в одну сотню, сменяясь ежедневно. Первой для охраны была назначена моя 2-я сотня… Вначале все было тихо и спокойно. Но едва хвост колонны нашего полка скрылся в лесу, отстоявшем в трех-четырех верстах, как звериный рев многотысячной толпы обрушился на казаков. Рев солдат, с площадной «многоэтажной» бранью, с оскорбительными эпитетами по адресу казаков усиливался. Солдаты, с внутренней стороны взобрались на стену, грозили спрыгнуть вниз и расправиться с казаками. Мы чувствовали и понимали, что при их настырности они действительно могут нас «смять», и хотя комиссаром Станкевичем приказано было в случае необходимости открыть огонь по бунтовщикам, но я знал, что настоящее революционное время это нелегко сделать. Да и послушаются ли казаки «открыть огонь по своим»И только успокоив свою резервную полусотню, как вижу – с дальнего от нас угла один полувзвод казаков, бросив свой пост, быстро бежит к нам без всякого строя. Со стен солдаты бросают в них кирпичи, камни и гулкое насмешливое улюлюканье. «Ну… конец!» – пронеслась  страшная мысль в голове. Зарядить винтовки и – за мной! – командую всем. Скорым шагом, с винтовками «на изготовку» идем-спешим к углу, к своему посту, чтобы успеть занять его своевременно. Дошли и заняли. На удивление – солдаты замолчали и спустились со стены к себе. Ночь прошла спокойно»[19]. К середине лета 1917 г. солдаты в особенности пехотных полков перешли от митингов, братания и прочих мирных форм протеста к активной борьбе со своими командирами и временно сдерживать эту озлобленную массу можно было только силой оружия. Все чаще офицеры стали подвергаться избиениям, а в отдельных, наиболее анархично настроенных частях происходили случаи убийства своих командиров. Чаще всего расправе подвергались именно те офицеры, которые наиболее настойчиво старались укрепить боеспособность частей и навлекли этим на себя ненависть большевизированных солдат. В сводках событий, произошедших в частях Западного фронта в это время неоднократно отмечалось примерно следующее: «В дивизии работает следственная комиссия… полк категорически отказывается перейти в новый район, высказывая все время крайне враждебное отношение к офицерам, часть офицеров подверглась насилию и, опасаясь кровавой расправы, ушла в штаб дивизии; многие из солдат также поодиночке убегают из полка»[20].

         Другой формой протеста против войны стало массовое дезертирство из армии. Так за все годы войны до Февральской революции дезертировало 201 тыс. солдат, а в период с 1 марта по 1 августа 1917 г. численность дезертиров равнялась 170 тыс.[21] Резкое увеличение дезертиров было связано как с значительным ухудшением морального состояния армии, так и с аграрным вопросом, особо остро вставшим после Февральской революции. Крестьянская армия пристально следила за всеми событиями, происходившими на селе, и создание земельных комитетов послужило для крестьян сигналом к активным действиям в переделе земельного фонда. И.Г. Церетели писал: «Солдаты из крестьян настойчиво требовали отчуждения помещичьих земель и установления на них уравнительного общинного земледелия»[22]. Не разрешенный аграрный вопрос во многом подталкивал солдат бросать позиции и уходить в родные села. П.Н. Милюков отмечал: «дезертиры спешили к разделу земли и тем самым поднимали волну аграрных выступлений»[23]. Покидая фронт, большинство дезертиров забирали с собой легкое оружие. Винтовки и пулеметы, приносимые крестьянами с фронта, прятались в тайниках и использовались ими при необходимости. Огромный наплыв вооруженных дезертиров в деревнях России значительно менял политическую атмосферу на селе и во многом являлся основой «зеленого» движения, активно проявившего себя в годы Гражданской войны. О массовом движении дезертиров Б. Богданов[24] писал: «город превратился в проходной двор… Армия не в одиночку, а целыми полками и дивизионами стала уходить в тыл, пешие колонны часами шли по шоссе. В городе они делали длительный привал. Соборная и Сенная площади были запружены войсками. И вот тут многие полки раскалывались на небольшие группы на принципе землячества и дальнейшего дорожного направления. Батарейцы отпрягали лошадей от орудий, покупали у горожан и крестьян сани или дровни. Пушки бросали, а винтовки и пулеметы брали с собой. В городе оставалось очень много артиллерии»[25]. Необходимо отметить, что из-за массового дезертирства солдат, русская деревня значительно вооружилась огнестрельным оружием и боеприпасами. В дальнейшем вопрос разоружения крестьян будет стоять перед всеми военно-политическими силами, действующими в годы Гражданской войны. Вооруженные винтовками, ручными гранатами и пулеметами, имеющие опыт ведения войны,  крестьяне становились значительной военной силой и порой устанавливали собственную «зеленую» власть на отдельной территории. С другой стороны, крестьяне с помощью этого оружия решали многие споры между собой. В газете немецкого оккупационного режима в Псковской губернии отмечалось: «что в деревне много пулеметов, оружия и колючей проволоки: «Любую комиссию из города деревня встречает пулеметно-винтовочной стрельбой, споры между деревнями решается этим же оружием»[26].

         Помимо приносимого с фронта оружия, население в 1917 г. вооружилось за счет разграбления армейских складов в тыловых городах России. Современник тех событий в последствии вспоминал: «Первым захватили оружейный склад. Происходило все просто: несколько человек вошли в склад, остальные выстроились в очередь снаружи. Не требовали документа, смотрели лишь за тем, что бы оружие не попало в руки мальчонки. Из склада выдавали винтовку, обоймы патронов, получай и отходи»[27]. Таким образом, огромное количество оружия и боеприпасов попало в руки совершенно посторонних людей, в том числе, имеющих уголовное прошлое, так как заключенные были выпущены на свободу в первые дни революции. С появлением доступного оружия, в условиях политической нестабильности стали активно появляться различного рода бандитские группы, промышлявшие разбоем и погромами. В городах громили магазины, винные склады, в запасных полках разворовывались и сжигались запасы амуниции и армейского снаряжения. Так, например, только в одном Ржеве было разграблено 20 тыс. ведер водки[28], после чего пьяные толпы солдат и местных преступных элементов учиняли расправы над всеми неугодными, попавшимися в их руки. Генерал И.А. Поляков вспоминал: «Все встало словно заколдованное, в том виде, как застала «бескровная», производя жуткое и тяжелое впечатление. На железнодорожных станциях творился неописуемый хаос. Все станции были запружены дезертирами. Забыв долг и стыд солдата, они партиями бродили по тылам, грабя население, военные склады и совершая насилия»[29]. Картину происходящего дополняют воспоминания А.П. Врангеля: «Дезорганизованные массы,  бегущие в тыл, подвергали разграблению все, что встречалось на их пути. Путь деморализованных солдатских толп был отмечен пожарами. Просто так, без всякой причины поджигались армейские склады, городские здания, целые деревни»[30]. Гражданские власти были уже не в силах унять разгул революционной стихии.

         Как современники тех трагических событий, так и профессиональные исследователи задаются вопросом: «Почему реакция народных масс на революцию была столь разрушительной и кровавой?». Ответ таится в многовековой крепостнической нищете и бесправности русского народа, в отсутствии гражданских прав и реальных возможностей их защиты. Бесправный и забитый русский мужик, веками копивший злобную обиду на власть, просто не представлял другого пути отстаивания своих прав, как только кровавым путем. И вот в условиях революции и политической нестабильности недовольство переполнило чашу народного терпения и в полной мере разлилось по стране, стремясь разом отомстить за все нанесенные ранее обиды, наказывая как правых, так и виновных.   

Анализируя происходящее, генерал И.А. Поляков отмечал: «Наблюдая часто бесчинства солдат, я видел, что большинство «товарищей», творя те или другие безобразия, делали это обычно крайне трусливо. Быть может, бессознательно, но в них все же что то говорило, что они совершают беззакония, за которые может последовать и должное возмездие. Вот почему часто тупая их злоба неожиданно сменялась страхом перед возможностью расплаты. Располагай мы тогда, хотя бы небольшими, но стойкими воинскими частями, развал фронта если и не был бы совершенно предотвращен, то, во всяком случае, прошел бы более безболезненно и, быть может, без всех тех роковых последствий»[31]. Но необходимого числа надежных частей у командования уже не было. Фронт, пусть и аморфный, продолжал еще существовать, но солдаты практически не подчинялись своим командирам. Командир 10-й армией Западного фронта Н.М. Киселевский, анализируя состояние вверенных ему войск, в письме от 14 июня главнокомандующему Западным фронтом А.И. Деникину, отмечал: «Настроение войск, предназначенных для атаки, заставляет сомневаться в том, пойдут ли они в атаку, но даже выполнят ли они приказ о занятии исходного положения… Вероятность успеха или, вернее, вероятность того, состоится ли атака, можно определить только так: «авось пойдут»… Если успех или неудача этой операции могут отозваться на дальнейших судьбах России, то позволительно ли ее предпринимать, зная, что успех ее в такой большой степени зависит от того «авось», размер которого не поддается никакому учету?»[32]. В сложившихся условиях генерал Л.Г. Корнилов все же решился выдвинуть войска на Петроград. Но, используя глубоко патриотические, но крайне не популярные в армии лозунги о продолжении войны, введении смертной казни и спасении погибающей России, дело Корнилова с самого начала было обречено на поражение. Неудачная попытка корниловцев насилием ответить на насилие привела к еще большей радикализации народных масс и накаливанию атмосферы. После корниловского выступления массовое политическое сознание солдат резко изменилось. В.Г. Станкевич вспоминал: «При упоминании Временного правительства волны негодования, ненависти и недоверия захватывали солдатскую массу»[33]. Солдаты не могли ориентироваться в сложной политической коллизии произошедшей в августе 1917 г.: как можно было идти против Временного правительства, которому они совсем недавно присягали? В результате нижние чины «почувствовали себя со всех сторон окруженными изменой, а в каждом человеке, носящем погоны, видели предателя»[34]. После поражения Л.Г. Корнилова, Россия неминуемо приближалась к Октябрьской революции, солдаты все чаще  склонялись к передаче власти Советам солдатских, рабочих и крестьянских депутатов. Так, 6 октября 1917 г. съезд 6-го армейского корпуса Юго-Западного фронта постановил: «Вместе с миллионами рабочих, солдат и крестьян мы отказываем коалиционному правительству, правительству Керенского и контрреволюционной буржуазии, в какой бы то ни было поддержке и будем вести борьбу за создание народного правительства, опирающегося на Советы…»[35]. Октябрьская революция стала последним шагом российского общества к масштабной Гражданской войне. Насильственный и вооруженный захват власти большевиками в различных местах России происходил по-разному. В ряде мест переход власти в руки большевиков сопровождался ожесточенным сопротивлением и последующим террором, направленным на антисоветские силы. Эскалация насилия вступала в свою максимальную фазу развития. Где происходила вооруженная борьба, там ожесточение принимало небывалый до того характер. Пролитая кровь звала к отмщению. Там пропасть, разделяющая стороны, была особо глубокой[36]. После установления Советской власти на местах начинаются гонения и преследования всех «контрреволюционных элементов» неугодных разъяренной толпе, опьяненной революционной вседозволенностью. Копившаяся веками народная злоба выплескивалась с разрушительной силой, а новая власть не только не стремилась унять анархические порывы масс, но и наоборот способствовала им, признав уголовников «дружественным революции элементом», полезным на данном этапе борьбы.

Генерал И.А. Поляков в своих мемуарах вспоминал об услышанном в вагоне разговоре пассажиров, принимавших участие в самосуде, учиненном в слободе Михайловке над местной интеллигенцией. «Возбужденные запахом свежей крови, эти люди с неописуемым цинизмом делились потрясающими деталями только что совершенной бесчеловечной расправы. В каком-то садистском экстазе… они постепенно рассказывали весь ужас своего гнусного преступления, как бы еще раз переживали наслаждение, упиваясь воспоминаниями предсмертных мук их несчастных жертв. «А он-то (священник), – говорил какой-то пожилой толстомордый солдат-пехотинец, встал на колени и начал просить с попадьей проститься. Ну я рассердился, скреб его за гриву правой рукой и, как конь потащил его к площади. Все хохочут, бабы кричат… Осерчал я пуще, закипело все во мне… поднял я его и вот этим сапогом как двинул этим сапогом в брюхо. Только крякнул, как кряква, и свалился… Жаль только, что скоро подох. Затем пришла очередь за охвицерьем. Ну, эти вначале кочевряжились, сволочи, один даже плюнул вот товарищу в морду… Выхватил я у соседа винтовку да и всадил ему целый штык в пузо, а после ну его вертеть там в кишках». С замиранием сердца, как завороженный, слушал я эти разговоры, будучи не в состоянии понять, как могли до такой степени пасть люди, потерять все человеческое и обратиться в кровожадных диких зверей. Мне казалось, что все низменное, пошлое и злобное до поры до времени таилось где-то в этих существах с человеческим обликом, но что теперь что-то прорвалось и вся гнусность вылилась наружу… Это был результат затаенной, долго выношенной мести, которая прорывалась с наиболее низкими, звериными инстинктами человеческой натуры»[37].

К 1918 г. ожесточение масс достигло предела, все общество уже было расколото на десятки враждебных групп. На протяжении весенних месяцев 1918 г. противостоящие силы готовились к масштабным боевым действиям. Одни удерживали власть, другим не оставалось ни чего, как обороняться и защищать свои потерянные права. На территории России гражданская война не затихала ни на одну минуту, постоянно происходили мятежи, восстания, формировались вооруженные силы белых и красных. К тому же, с конца 1917 г. эскалация насилия дополнилась такой формой борьбы, как террор, который получил широкое распространение в дальнейшем у всех враждующих сторон. Уровень ожесточения и взаимной озлобленности был таким, что альтернатив гражданскому вооруженному конфликту уже не было, общество неудержимо включалось в братоубийственную войну.

 

 

Примечания:


[1] Богданов Б. Воспоминания // Фонды Порховского Краеведческого музея (ПКМ). Ф. 91. Д. 3. Л. 118.  

 

 

[2] Октябрьское вооруженное восстание. Т. 1. Л., 1967. С. 66.

 

 

[3] Грудачёв П.А. «Свое участие в революции… я начал с расстрела адмирала Непенина» // Андреевский флаг. 1992. № 3; Березовский Н.Ю. Военспецы на службе в красном флоте // Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 54.[4] Февральская революция 1917 г.: документы Ставки // Красный архив. Т. 2. М.- Л., 1927. С. 10, 14, 24.

 

 

[5] Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989. С. 181, 182.

 

 

[6] Волошин М. Россия распятая // Юность. 1990. № 10. С. 26.

 

 

[7] Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 484.

 

 

[8] 1917. Разложение армии. Сборник документов / Под. ред. В.Л. Гончарова. М., 2010. С. 94.

 

 

[9] Головин Н.Н. Русская армия и гражданская война. Лондон, 1931. С. 252.

 

 

[10] Революционное движение в русской армии. Сборник документов. М., 1968. С. 20 – 21.

 

 

[11] 1917. Разложение армии. Сборник документов. С. 105.

 

 

[12] Там же. С. 108 – 109.

 

 

[13] Лезин М. Воспоминания рядового. Горький, 1958. С. 70.

 

 

[14] 1917. Разложение армии. Сборник документов. С. 98 – 99.

 

 

[15] Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии, февраль – сентябрь 1917 г. М., 1991. С. 329.

 

 

[16] Там же. С 329.

 

 

[17] Керенский А.Ф. Россия на историческом перевороте. М., 1993. С. 181.

 

 

[18] 1917. Разложение армии. Сборник документов. С. 273 – 274.

 

 

[19] Елисеев Ф.И. С Корниловским конным. М., 2003. С. 77 – 78.

 

 

[20] 1917. Разложение армии. Сборник документов. С. 293– 294.

 

 

[21] Россия в Мировой войне 1914 – 1918 гг. (в цифрах). М.. 1925. С. 26.

 

 

[22] Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 1. Париж, 1963. С. 451.

 

 

[23] Милюков П.Н. Россия на переломе. Т.1. Париж, 1927. С. 94.

 

 

[24] Борис Богданов – сын начальника уездной милиции в г. Порхове Псковской губернии.

 

 

[25] Богданов Б. Воспоминания // Фонды Порховского Краеведческого музея (ПКМ). Ф. 91. Д. 3. Л. 123.   

 

 

26] Моя газета. 1918. 7 июля; Псковский вестник. 1918. 16 мая. 

 

 

[27] Богданов Б. Воспоминания // Фонды Порховского Краеведческого музея (ПКМ). Ф. 91. Д. 3. Л. 119.   

 

 

28] Волков С.В. Трагедия русского офицерства. М., 2002. С. 108.

[29] Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками. М., 2008. С. 20.

 

 

[30] Врангель А.П. Генерал Врангель: доверие воспоминаний // Бароны Врангели. Воспоминания. М., 2006. С. 352.

 

 

[31] Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками. С. 20.

 

 

[32] Цитата по: Жилин А.П. Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории. М., 1994. С. 162.

 

 

[33] Станкевич В.Б. Воспоминания. 1914 – 1919. М., 1994. С 131.

 

 

[34] Там же. С. 130.

 

 

[35] Цитата по: Чернобаев А.А., Чертищев А.В. Действующая русская армия и власть в 1917 году // Военно-исторический

 

 

[36] Поляков Ю.А. Гражданская война в России: возникновение и эскалация // Отечественная история. 1992. № 6. С.  37.

 

 

[37] Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками. С. 83 – 85.

 

 

 

Поделиться статьей

Опубликовать в Facebook
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Яндекс