Однако все приведённые выше аргументы, так или иначе, принадлежат как раз к сфере политической истории, лишь отчасти затрагивая вопросы морального порядка. Обратимся же вплотную к проблемам того, что Белое движение носило характер нравственный, и посмотрим на этическую составляющую всего того, что с Белым движением связано. Для адекватного и всестороннего разрешения их необходимо расширить угол зрения и рассмотреть СЗА как часть единой Белой (добровольческой) силы, противоставшей большевизму в ходе Гражданской войны. При всех особенностях и различиях между различными антикоммунистическими фронтами, безусловно, существует смысловая доминанта, которая позволяет нам говорить о существовании единого целого, называемого Белым движением (Добровольчеством). Эта доминанта, несомненно, духовная и обусловлена особенностями тысячелетней культурной истории России. Трудно отрицать, что на протяжении столетий духовно-историческую физиономию России и русского народа определяло Православное христианство. Очевидно, что история нашего Отечества и народа состоялась именно в Православии (во
всяком случае, мы имеем право утверждать это за крайней скудостью источников дохристианского периода развития Руси-России) [2] . Более того, история русского народа разворачивалась, преимущественно, как история охранения и защиты Православного христианства от посягательств внешних и внутренних, видимых и невидимых врагов. Гражданская война 1917 – 1922 гг. со стороны белогвардейцев была естественным продолжением защиты Православия и национальных культурно-исторических ценностей от разлагающего влияния богоборческой доктрины большевиков.
Соответственно, источник и двигатель Белой борьбы был именно духовный, выросший из Православия. Здесь необходимо обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, как известно, большевики открыто заявляли о своём атеизме и активно занимались разрушением храмов, осквернением святынь, массовыми убийствами священнослужителей и благочестивых мирян. Таким образом, белогвардейцы, вне зависимости от личной религиозности каждого из них, в любом случае выступали как защитники Православия, противодействуя богоборцам. Во-вторых – и этот аспект соотношения подлинных ценностей и задач Белых и красных в Гражданской войне сложнее и глубже – коммунизм не только старательно хулил и уничтожал всё, связанное с христианской верой, но и жёстко насаждал новую, свою собственную лжерелигию.
«Тоталитарный характер большевизма, его стремление овладеть умами, сердцами, всеми сторонами жизни народа является проявлением намерений коммунизма утвердить в народе новую, обезбоженную и, вместе с тем, обесчеловеченную псевдоцерковь, которая в условиях секуляризованного общества XX в. принимает характер тоталитарного государства»
[3] .
Особенности коммунистического мировоззрения в дальнейшем определили подлинную сущность борьбы Белых и красных на всех четырёх фронтах Гражданской войны. Российский большевизм нёс в себе явственные черты лжерелигии, т.е. прелести в религиозном понимании этого слова: «коммунизм в истории России выступает именно в качестве религиозного соблазна.
И именно с этой точки зрения следует рассматривать те движения, которые имели место в русской истории, которые выступали в то же время в качестве не только политической, но, прежде всего, духовно-исторической альтернативы большевизму» [4].
Данное замечание прямо продолжает ту традицию понимания роли большевизма в отечественной истории, которую заложили религиозные мыслители Русского Зарубежья. Пожалуй, первым обратил внимание на духовную искусительность большевизма замечательный философ И.А. Ильин: «Да, сокровенный и глубочайший смысл революции состоит в том, что она есть прежде всего – великое духовное искушение; суровое, жестокое испытание… Это испытание вдвинуло во все русские души один и тот же прямой вопрос: Кто ты? Чем ты живёшь? Чему служишь? Что любишь? И любишь ли ты то, что «любишь»? Где твоё
главное? Где центр твоей жизни? И предан ли ты ему, и верен ли ты ему? Вот пробил час. Нет отсрочек и укрыться некуда. И не много путей перед тобою, а всего два: к Богу и против Бога» [5] .
Глубина и вселенскость испытания, бескомпромиссность, беспощадность и неотступность вопросов, о которых говорит Ильин, вынуждают нас признать основательность метафизического и духовного единства разъединённых в пространстве добровольческих фронтов. Это, видимо, должно означать и необходимое существование общей системы ценностей, а, значит, приоритетов в поведении представителей различных ветвей (регионов) Белой борьбы. Данное обстоятельство крайне важно учитывать, рассматривая именно ситуацию на Северо-Западе России, имеющую ряд специфических черт по сравнению, например, с Южным или Восточным фронтами Гражданской войны. В частности, это касается вопроса о международных связях и «ориентациях»: в армии генерала Н.Н. Юденича таковой стоял острее и болезненнее всего.
С одной стороны, здесь имелся уникальный опыт положительного сотрудничества белогвардейских сил с немцами – части, сформированные светлейшим князем А.П. Ливеном. (Вопрос о т.н. Западной Добровольческой армии ген. П.Р. Бермонт- Авалова и возможности считать его подразделения частью Белой армии требует особого рассмотрения, что и будет сделано ниже). С другой стороны, именно в Северо-Западном регионе была наиболее заметна и ярче всего проявилась коварная политика стран Антанты по отношению к русским Белым армиям.
Всё это заставляет вновь и вновь задавать вопрос: не ошиблись ли генерал Н.Н. Юденич, его предшественники, его сподвижники в выборе международной ориентации? Мы должны дать на него, несомненно, отрицательный ответ, если будем рассматривать вопрос в этической плоскости. В конечном счёте, необходимо признать, что в контексте проблемы духовного характера Гражданской войны в России ни одна иностранная сила (немецкая, союзническая и т.д.) не могла оказать добровольческим армиям адекватной помощи в борьбе против коммунизма. И странами Антанты, и Германией участие в противостоянии Белых и красных воспринимались только в геополитическом и экономическом ключе, с точки зрения конкретных территориальных, материальных и т.п. выгод, которые могла принести война в том или ином случае. Европе не доставало ни чутья, ни понимания для того, чтобы увидеть в красной смуте духовную опасность, тоталитарную
стихию, способную затопить земной шар. Игнорирование этой опасности тем более удивительно, если учесть, что именно в те годы вероятность мировой революции, обещанной Л. Троцким, казалась далеко не призрачной. Но, так как державы Согласия ставили во главу угла не духовные, а геополитические проблемы, в их представлении гораздо большую опасность представляло не распространение большевизма/коммунизма, а германизация и усиление немецкого влияния, в частности, в странах Восточной Европы и государствах, образовавшихся после распада Российской Империи.