В отличие от иностранных держав и их представителей, белогвардейцы прозревали в большевизме как раз не политическую силу, а угрозу внутреннему устроению души России, души народа а, в перспективе, возможно, и человечества. Этим, как ни странно, до известной степени объясняется напряжённое стремление добровольцев (на всех противобольшевицких фронтах!) во что бы то ни стало сохранять верность союзническим обязательствам. Дело в том, что как и всегда в России, в видении этого вопроса превалировала тема нравственная. Русские люди, ставшие под добровольческие знамёна, исходили из аксиомы, что любая армия, претендующая вести борьбу, духовную по существу, просто обязана быть безупречной в этическом плане [6] . Ориентация на союзников самими белогвардейцами обыкновенно рассматривался именно с точки зрения моральной допустимости/необходимости. Выбор между Германией и Антантой для Белых сил был
предрешён.
Есть ещё один крайне важный (может быть, главный) момент, который необходимо учитывать, разбирая правомерность тех или иных «международных курсов», которых держались белогвардейцы. Он лежит на поверхности и, пожалуй, даже теснее связан с проблемой духовного единства всех добровольческих армий, действовавших против красных: стихия большевизма захлестнула Россию, как известно, не без активной помощи Германии. И не секрет, что многие участники Белого движения воспринимали антикоммунистическую борьбу в том числе как продолжение русско-немецкого противостояния даже после окончания Первой Мировой войны. Но, помимо противобольшевицкой борьбы за свободу России, добровольцы не
исключали и того, что проигравшая Антанте Германия, пользуясь слабостью бывшей противницы, разбитой революцией, попытается взять реванш на Восточном фронте. Подобные мысли чаще всего возникали, разумеется, в тех регионах Белой борьбы, где так или иначе происходили прямые контакты с немцами, в частности, на Украине и особенно в северо-западных областях. Характерно суждение, приведённое ближайшим сподвижником Главнокомандующего СЗА Н.Н. Юденича –адмирала В.К. Пилкина: «Немцы, сказал Вандам, имеют целью гибель Колчака и Деникина. Потом они заключат союз с большевиками и, опираясь на красную армию, будут командовать Россией» [7] .
Важно отметить также, что германская «помощь» и присутствие немецких солдат на территории бывшей Российской империи в период Гражданской войны зачастую переживалась русскими людьми весьма болезненно, как тяжёлый позор. Причём для некоторых постыдность положения побеждённых немцами и нравственные страдания, с этим связанные, казались даже хуже большевицкого террора! Более того, такое ощущение национального унижения иногда провоцировало антигерманские настроения. Эти настроения, в свою очередь, порождало у белых настолько непримиримую ненависть к германцам, что среди прочих зол им готовы были предпочесть даже… большевиков! Так, в дневнике адмирала Пилкина имеется поразительная запись: «Юденич сказал: "Когда здесь дрались красные с белыми, моё сердце было на стороне красных".»[8]
Однако это утверждение, на первый взгляд совершенно дикое в устах одного из руководителей Белого движения, комментаторы достаточно легко объясняют тем, что будущий Главнокомандующий СЗА говорил о Гражданской войне на территории Финляндии в начале 1918 года. В этой войне «белые» (в данном случае это слово требуется, очевидно, поставить в кавычки) финляндские войска слишком определённо держались пронемецкой ориентации и в то же время скверно относились к русским. Любопытно, что подобный случай предпочтения большевиков немцам имел место и в белых частях на Юге России. Один из офицеров штаба Добровольческой армии, полковник И.Ф. Патронов, в своих воспоминаниях приводит эпизод, имевший место весной 1918 г. при возвращении армии из 1-го Кубанского похода. «Мы по-прежнему считали их (немцев) нашим непримиримым врагом и твердо верили, что, воюя с большевиками, которые являются ставленниками немцев, мы продолжаем Великую войну, верные нашим доблестным союзникам. <…> Тут же зашел разговор о
немцах: как быть, что делать? Ген.[ерал] Романовский заметил: «Кто знает, может быть придется ещё вступить в переговоры и союз с большевиками для совместных действий против немцев»» [9] .
Оба этих примера мы приводим,разумеется, не для того, чтобы заподозрить выдающихся добровольческих руководителей в симпатии к их противникам красным. Однако описанные эпизоды, на наш взгляд, красноречиво показывают ту непреодолимую душевную и духовную пропасть, которая лежала между Белым Делом и противниками России по Великой войне.
Нередко приходится слышать, что прогерманской ориентации держались антибольшевицкие круги, открыто провозглашавших монархические лозунги, которых, будто бы, не хватало «демократическому» Добровольчеству. Наиболее радикальные сторонники подобной точки зрения склонны видеть неудачи Белого Дела именно в отсутствии монархических взглядов.
Однако данное мнение не является верным. Здесь мы сталкиваемся с проблемой смешения двух различных явлений, носящих одно и то же название. В настоящее время под монархизмом чаще понимаются политические взгляды и политическая программа определённого характера. Однако нельзя забывать, что партийный монархизм несёт в себе недостатки любой партийности: узость интересов, отсутствие глубоких, продуманных целей с далеко рассчитанной перспективой. недостаток духовного и культурного смысла, неспособность к результативным действиям. Помимо партийного, существует ещё один тип монархизма – более простой и глубокий, однако намного менее очевидный, слабо изученный, намного труднее объясняемый и выражаемый. Его уместно определить как монархизм мировоззренческий или инстинктивный. Этот тип монархизма и после свержения Государя был присущ многим лицам, составившим кадр добровольческих армий. Вопреки
расхожему мнению, значительная часть Белого офицерства была настроена именно монархически. Так, генерал А.И. Деникин писал: «Дав волю тогдашним офицерским пожеланиям [о немедленном провозглашении монархического лозунга –Д.Б.], мы ответили бы и слагавшимся тогда настроениям значительных групп несоциалистической интеллигенции, но рисковали полным разрывом с народом, в честности, с казачеством – тогда не только не склонным к приятию монархической идеи, но даже прямо враждебным ей» [10].
Стоит обратить внимание на оговорку Деникина о враждебности или во всяком случае несочувствии идее царской власти в русском народе. Она несвязана с политическими взглядами Главнокомандующего. Несмотря на различные попытки представить А.И. Деникина человеком не монархических или «недостаточно монархических» (впрочем, тогда не вполне ясно, что имеется ввиду), либеральных взглядов и т.п., он, несомненно, как и всё (почти всё) офицерство, оставался монархистом. Да иначе и быть не могло, этому способствовал весь образ жизни, всё воспитание. Православный христианин, боевой офицер, взращенный в русской военной школе, всегда монархист по своей принадлежности – и именно мировоззренческой и духовной. «Громадное большинство командного состава и офицерства было монархистами. <…>
Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии…»[11].
Сходные взгляды на политические проблемы высказывали рядовые белогвардейцы, например, полковник И.Ф. Патронов: «Наш боевой элемент состоял или из монархистов по воспитанию и убеждению, или из лиц безразличных политически, чисто военных, объединенных идеей спасения Родины от большевиков» [12].
Идеолог Белого Дела И.А. Ильин в эмиграции обобщил данные настроения. Он писал: «Трудно предположить, чтобы кто-нибудь из нас верил в возможность существования России в республиканской форме. Но искренний и убежденный монархист не может не понимать, что Царя надо заслужить, что ему надо подготовить место в сердцах и на троне. Нельзя предавать Государя опять на изоляцию, измену и поругание. Верность требует от нас политического такта, самовоспитания, отбора людей чести и опыта» [13] .