Характеристика её начинается с одной, казалось бы, малозначительной детали: старинной русской песни. Именно через песню в повесть вступают белые воины, которых сам Куприн называет легендарными. «…Далеко разлилась и полилась солдатская песня. Я знал её с моих кадетских времён. Не слышал её уже года три, но теперь сразу признал. И, как будто удавливая слова, сам запел потихонечку месте с нею… Жена, пробывшая всю японскую войну под огнём и знавшая солдатские песни, засмеялась (после какого длительного промежутка!): — Ну, уж это, конечно, поют не красные» [1].
Именно через песню Куприны – и муж и жена – опознают своих и психологически как бы «оживают»: начинают петь, смеяться. Продолжение этой крайне важной темы Куприна, находим в главе «Купол св. Исаакия Далматского»: «А ещё дальше пленный солдат объясняет, что терпеть до слёз нельзя, когда белые поют… Про «Дуню Фомину» услышал, так и потянуло: — Это тебе не тырнационал… Большевики, должно быть, понимают, что песня порой бывает сильнее печатной прокламации.
Полковник Ставский отобрал в Елизаветине у пленного комиссара донесение по начальству: «Идут густыми колоннами и поют старые песни…» [2]. Феномен солдатской песни – как чего-то особенно естественного и родного, традиционного, незыблемого – объединяет все подлинно русские духовные силы, заставляет их раскрыться, распрямиться, очиститься «от всех мерзостей большевистской пропаганды и от привитых рабских чувств».
Быстрыми, чёткими штрихами очерчивает А.И. Куприн все специфические черты, присущие именно Белым Армиям, в частности, Северо-Западной: «вождизм», «партизанский» дух, бескорыстное подвижничество до самоотречения и крайняя жертвенность ( Белая Идея ), добровольчество русской молодёжи. Несколько скупых, но очень точно подобранных ёмких слов, два-три предложения – и вот уже перед нами яркий, неповторимый портрет военачальника или краткая, удивительно чёткая характеристика одного их доблестных полков.
При этом каждый такой портрет и характеристика, описывая конкретного человека, в то же самое время являются типологической иллюстрацией к личности любого офицера, а образ конкретной части, нарисованный писателем, чутко отражает наиболее важные черты, общие для всех частей Северо-Западной армии.
«В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и так далее… Там генералы Родзянко и Пален, оба высоченные гиганты, в светлых шинелях офицерского сукна, с оружием, которое в их руках казалось игрушечным, ходили в атаку, впереди цепей, посылая большевикам оглушительные угрозы. Там Перемикин ездил впереди танка, показывая ему путь под огнём из бронепоездов…» [3]
Эта очерковость, ёмкая лаконичность, с которой А.И. Куприн описывает своих Северо-Западников, позволила ему в небольшой по объёму повести почти исчерпывающе отразить все основные типологические черты Белой армии, одновременно давая очень цельное и внятное представление об участниках борьбы, её целях, характере, различных нравственных аспектах, которые знаменуют собой такое явление, как Гражданская война, о последовательности событий, наконец, о результатах и плодах.
В итоге при прочтении «Купола Св. Исаакия» Куприна, в уме читателя остаётся вполне законченная, целостная картина истории Белого движения и его добровольчество на Северо-Западе – несмотря на то, что описаний боев в повести практически нет, и даже самые крупные военные деятели появляются на её страницах разве что эпизодически.
Такой логической завершенности не удалось, пожалуй, достигнуть мемуаристам-военным, писавшим на ту же тему. И причина кроется, конечно, далеко не в одном литературном таланте Куприна. Для него Белое движение и Белая Идея на Северо-Западе России – не просто цепь событий или череда лиц, но неразделимое явление живой жизни, когда идет Гражданская Война и именно это позволило ему стать наиболее последовательным и «пламенным бардом» армии Юденича.
В заключение хотелось бы привести цитату, высказанную в своё время на страницах одного из лучших журналов русской военной эмиграции – «Военной были». «Чисто исторические очерки боевых действий могут увлечь либо ещё живых участников тех же боёв, либо военных историков, кропотливо восстанавливающих картину того или иного боя, того или иного боевого периода.
Масса же читателей волей или неволей удерживает из таких очерков только героические моменты или чисто бытовые картинки фронтовой и боевой обстановки. Вот почему я считаю, что в смысле передачи новым поколениям всех лучших традиций и заветов нашей армии, самыми ценными являются рассказы, посвящённые описанию геройских поступков … воспоминаниям о наших начальниках и сослуживцах, своим примером ведших нас по путям долга, доблести, добра и красоты, наконец, просто описания нашего военного, флотского, училищного и корпусного быта.
При том любовном описании, которое даёт каждый автор, вспоминая кто нашего «Отца кадет» в.к. Константина Константиновича, … кто ген. Самсонова, кто приезд Государя в полк, кто съёмки… кто производство в офицеры… у самого читателя не может не создастся какой-то привязанности к описываемым героям или к изображаемой жизни, а из этой привязанности вытекает и стремление подражать ей или им» [4].
Особенно такое непосредственное и, заметим особо, сразу складывающееся как нравственно-оценочное отношение читателя к истории необходимо в сегодняшней России, где на подлинную Историю слишком долго клеветали, сознательно извращая.
Чтобы дать адекватную оценку моральных проблем, решавшихся в период когда идет Гражданская Война, мало выстроить хронологическую цепочку событий и разъяснить с помощью логических, научных категорий их смысл. Необходимо сначала уловить, «схватить» этот смысл, который зачастую не поддаётся полной исчерпывающей рационализации.
Его приходиться постигать во многом с помощью интуиции – именно это и пытались сделать литераторы, писавшие о Гражданской войне, в частности, А.И. Куприн. И пытались, заметим, не без успеха. Такие тексты, как «Купол Св. Исаакия Далматского" Куприна, выступают по отношению к описываемой эпохе своего рода большими, разветвлёнными метафорами. Как известно, суть, «схваченная» и выраженная через звучную ёмкую метафору, подчас более цельная, чем та, которая логически непротиворечиво изложена в длинном суховатом научном определении.
Кроме того, так легче и чётче определить своё собственное нравственное отношение к тому или иному эпизоду или разделу истории и глубже понять его, а, значит, достигнуть той цели, к которой должен стремиться каждый историк.
[1] Куприн А.И. Купол святого Исаакия Далматского // Куприн А.И. Эмигрантские произведения. М., 1992. С. 32.
[2] Там же. С. 76 – 77.
[3] Там же. С. 68.
[4] фон Рихтер В. Обзор военной печати // Военная Быль. 1964. № 66. С. 41-42.
Опубликовано: Белое движение на Северо-Западе и судьбы его участников: Материалы Второй международной научно-исторической конференции в г. Пскове. Псков, 2005. С. 268 — 273.