23 ноября для контроля за размещением и питанием личного состава Северо-Западной армии в тылу была образована смешанная комиссия из представителей Эстонии, Северо-Западной армии, Великобритании и США. Генерал-майор Тыниссон обязал все службы 1-ой дивизии полностью сотрудничать с этой комиссией.[73] Снабжение Северо-Западной армии продовольствием продолжалось за счет запасов союзников. С 25 ноября эстонское командование выделило для размещения тылов Северо-Западной армии территорию в следующих границах: железнодорожная линия Нарва–Йыхви, дорога Йыхви–Раннапунгерья (вместе с поселениями вдоль нее), северное побережье Чудского озера – река Нарва. В Йыхви и на станции Аувере могли располагаться склады.[74] В дальнейшем было дано разрешение на размещение складов Северо-Западной армии также в Раквере, Нарве и на станции Ваэкюла.[75]
Распоряжением Лайдонера от 22 ноября начальник Эстонского управления железных дорог получил право на использование по своему усмотрению железнодорожного подвижного состава Северо-Западной армии.[76] Это было необходимо для повышения эффективности регулирования железнодорожного транспорта на Нарвском фронте и не означало, что паровозы и вагоны и находящееся в них имущество считались собственностью Эстонии.[77] В распоряжении Северо-Западной армии на тот момент находились 1237 вагонов и 26 паровозов, большинство последних были непригодны для использования и требовали ремонта.[78] В конце ноября численность размещенных на территории Эстонии военнослужащих Северо-Западной армии и беженцев составляло примерно 40 000 человек.[79] Около 8000 беженцев были размещены в районе Тойла-Азери, многие остались в Нарве.[80]
Во второй половине декабря в административном округе Йыхвиского и Раквереского полицейских участков (район Тойла-Азери) насчитывалось 7132 беженца, из них 6256 – русской национальности.[81] Надзор за скопившимися в Вируском уезде беженцами и северозападниками был возложен на комендантские команды Йыхви, Азери и Кунда.[82] Кроме того, на линии Тойла-Йыхви-Мяэтагузе-Ийзаку-Раннапунгерья были выставлены сторожевые посты 1-го пограничного батальона, чтобы предотвратить расползание частей Северо-Западной армии к западу от названной линии. По состоянию на 12 декабря на этих постах находилось 143 человека.[83]
29 ноября эстонский комендант Таллинна отдал таллиннскому коменданту Северо-Западной армии распоряжение, согласно которому, на основании решения правительства Эстонии, военнослужащим «бывшей Северо-Западной армии» запрещалось иметь при себе оружие и носить русскую военную форму.[84] По-видимому, запрет на ношение оружия и формы какое-то время действовал в Таллинне,[85] однако нет данных, подтверждающих, что до окончания войны его применяли где-либо еще в Эстонии. Подобные решения принимались, прежде всего, из-за желания продемонстрировать Москве, что Эстония действительно готова ликвидировать Северо-Западную армию.
28 ноября командир 3-й пехотной дивизии Северо-Западной армии генерал-майор Даниил Ветренко жаловался в рапорте штабу армии на большое количество дармоедов в армии: из находившихся на довольствии 1-го армейского корпуса 40 000 человек насчитывалось всего 5000 штыков. Он отмечал, что 3-я дивизия испытывает недостаток в продовольствии, обмундировании, сапогах, белье. В условиях большевистской агитации полностью отсутствовала собственная пропаганда. Падению морали способствовали слухи о разоружении и враждебное отношение со стороны части личного состава Эстонской армии. В результате всего этого в дивизии в последнее время участились случаи перехода к красным.[86] В письме, направленном 28 ноября в редакции газет «Приневский край» и «Свобода России», некоторые фронтовые офицеры Северо-Западной армии также указывали на враждебное поведение эстонских военных. Однако резкие обвинения звучали и в адрес тылов самой Северо-Западной армии.
По словам автора письма, новым обмундированием обеспечен весь личный состав тыловых служб, но далеко не все бойцы фронтовых частей, которым по-прежнему не выдают мундиры, несмотря на их наличие. Снабжение продовольствием в ноябре местами полностью прекратилось. Зачастую личному составу на фронте выдавали только муку. Солдаты уже давно не получали горячего питания.[87] Многие северозападники, осознавая безнадежность ситуации и ее постоянное ухудшение, покидали армию. Например, в конце ноября и в декабре большое число бойцов – выходцев из Латвии с согласия латвийских представителей вернулось на родину,[88] причем в декабре таковых было около 700 человек.[89] Правда, вскоре такая возможность пропала, поскольку Латвия закрыла свои границы из-за угрозы тифа.[90]
Кроме того, ряд солдат и офицеров Северо-Западной армии перешли в Эстонскую армию, в том числе в Балтийский полк и в отдельный батальон Булак-Балаховича.[91] В это же время, во второй половине ноября, эстонское командование призвало эстонцев и ингерманландцев переходить из Северо-Западной армии.[92] Среди материалов Скаутского полка в Эстонском государственном архиве имеется дело с десятками написанных во второй половине ноября и в декабре рапортов северозападников, в большинстве русских, принять их на службу в полк.[93] К середине декабря в полк было принято до 350 северозападников, из них была образована команда музыкантов и три роты.[94]
10–15 декабря с фронта была выведена потерявшая боеспособность 4-я пехотная дивизия Северо-Западной армии, 19 декабря был также издан приказ вывести с фронта измотанную 5-ю пехотную дивизию. Названные соединения были сосредоточены в тылу в районе Ийзаку-Пюхтицы, при этом их, по невыясненным причинам, не разоружили.[95]